|
Из книги Д. В. Щедровицкого
«Введение
в Ветхий Завет. Пятикнижие Моисеево»,
Восхождение через жертву …Учение о жертвах
начинается не с
повеления, а с
разрешения: «…когда кто из вас хочет принести жертву Господу…». Господь
принимает только того, кто добровольно стремится приблизиться к Нему. Но возможно ли настолько очиститься, чтобы приблизиться к
Творцу? И в каком вообще смысле человек, чья жизнь обусловлена
временны́ми, пространственными и
многими иными ограничениями, может приблизиться к Богу Всемогущему и
Вездесущему? И какой смысл скрыт за тем фактом, что
в жертву приносятся именно домашние животные («из скота»)? Чтобы ответить на эти вопросы, попытаемся понять: какая
сущность в нас самих соответствует «домашнему животному», приносимому в
жертву? Речь идет, несомненно, о том «животном начале» души (др.-евр.
נפש ‹не́феш›),
которое образует своего рода «эгоистическое ядро» личности и, не будучи
обуздываемо сущностью более высокой,
духовно-интеллектуальной, полностью властвует над человеком, уподобляя его
агрессивно-себялюбивому животному. Именно это «домашнее животное» (обитающее в «доме» души и
потенциально подвластное «хозяину» — духу) и должно быть лишено самости — «принесено в жертву», «возложено на
алтарь Божий». А это означает, что наши «животные»
(энергетические и физические) потенции следует направить на служение
Всевышнему… Остается вопрос о «приближении» человека к Богу посредством
жертвы. Такое «приближение», конечно же, не может обладать пространственными
характеристиками. В духовных мирах разумные сущности сближаются через
взаимное уподобление, а удаляются — через обретение взаимно
противоположных свойств. Но каким образом конечное и ограниченное естество человека
может уподобиться бесконечной и всесильной сущности Создателя? Чтобы ответить, вспомним, в чем состоит самое основное и
существенное проявление Божьего промысла по отношению к нам: И мы познали
любовь, которую имеет к нам Бог, и уверовали в нее. Бог есть любовь, и пребывающий
в любви пребывает в Боге, и Бог в нем. (I Иоан.
4, 16) Поскольку же Бог есть любовь, т. е. начало всецело
отдающее, ни в чем не нуждающееся для Себя и заботящееся лишь о благе Своих творений; и поскольку, в то же время человек по природе
своей есть существо сугубо себялюбивое,— уподобление его Богу, «приближение»
к Нему может состоять только в ограничении себялюбия и умножении
бескорыстной, самоотверженной любви. Что же касается некоторых врожденных свойств человека,
отражающих соответствующие Божественные атрибуты,— таких, как разум, память,
способность к творчеству и т. п.,— они суть проявления в нас не
подобия Божьего, но Его образа (Быт. 1, 26). Эти качества, дарованные человеку при сотворении,
изначально являются как бы отображениями, проекциями Божественной сущности,
поэтому их развитие и совершенствование не могут способствовать нашему
приближению к Создателю. В то же время сознательные усилия, направленные на
уподобление Ему в любви, способны приближать наши нравственные свойства к
тому идеалу, который явлен в Нем: …Ибо Я — Господь, Бог
ваш: освящайтесь и будьте святы, ибо Я свят; и не оскверняйте душ ваших каким-либо
животным, ползающим по земле… (Лев. 11, 44) Именно в этом освящении жизненных («животных») сил, в
посвящении их Богу и в удалении души («нефеш») от всего низменно-себялюбивого
(«ползающего по земле») и состоит назначение жертвы. Вот почему в Пятикнижии
уделено столь много места подробному описанию жертвенного служения: ведь
каждая деталь здесь — это символ перемен, происходящих в нашем «внутреннем
Храме», если только мы истинным образом поклоняемся Всевышнему: Бог есть Дух, и поклоняющиеся
Ему должны поклоняться в духе и истине. (Иоан. 4, 24) Рассмотрим с этой точки зрения предписания о жертвах: Если жертва
его есть всесожжение из крупного скота, пусть принесет ее мужеского пола, без
порока; пусть приведет ее к дверям Скинии собрания, чтобы приобрести ему благоволение
пред Господом… (Лев.
1, 3) Словом «всесожжение» передано
древнееврейское עלה ‹ола́› — буквально «восхождение» (в смысле
«возношения» жертвы). Уже тот факт, что человек отдает нечто Богу (Который, конечно, ни в
чем вещественном нуждаться не может), соответствует основной цели
жертвоприношения — умерению желания получать (эгоизма) и развитию способности
отдавать (альтруизма). И еще нечто, относящееся к жертве, выражено в слове «ола»:
грубые инстинкты человеческой природы должны возвышаться, превращаясь в
тонкие чувства, а «животные» силы призваны «восходить на жертвенник», чтобы
сливаться с горящим на нем пламенем — символом любви и возноситься к небесам.
То есть, пользуясь термином современной психологии, должна осуществляться
«духовная сублимация» наших низших страстей. В рассматриваемом стихе говорится о жертве из крупного
скота, а в Лев. 1, 10 — о жертве из мелкого скота. Усилия, направленные на
преодоление низменных проявлений своей природы, сильно варьируются у разных
людей. Одному приходится преодолевать в себе разъяренного «вола», другому — упрямого «козла», третьему — всего лишь возвращать отбившегося
от стада «овна»… Священнику предписано приносить в жертву тельца, начальнику — козла, а представителю простого народа — козу (Лев. 4, 3; 4, 22–23 и 27–28). Чем выше духовное призвание человека, тем более сильные животные страсти ему приходится смирять: как известно, одаренность и страстность нередко идут рука об руку… |